Прикоснулась к руке
язычком нежно-розовым кошка –
и в касании том
открывается мне впервые
бытия печальная прелесть…
Сайто Мокити
язычком нежно-розовым кошка –
и в касании том
открывается мне впервые
бытия печальная прелесть…
Сайто Мокити
Download Atsushi Sakurai Neko for free from pleer.com
коты и котикиМного раз я задавалась вопросом – почему японскому сердцу так милы кошки, в то время как ни ханьцы, ни прочие выходцы из стран, воспринявших определенный пласт древнекитайской культуры, такого пиетета к ним не испытывают. Во Вьетнаме кошек едят. Ну, как едят – пожевывают временами, как и в Китае, где в пищу употребляется все, даже дождевые черви (говорят, это может помочь при онкологических заболеваниях). Вьетнамцы до таких крайностей не дошли, но полевые крысы (полевые, ни в коем случае не городские), собачки, кошечки – это да, вполне себе съедобно, на их взгляд, а дома они предпочитают держать певчих птиц вроде тимелий и дроздов, золотых рыбок, реже – черепах. Считается, что присутствие этих животных уравновешивает стихии, то есть приводит микрокосм жилища в состояние гармонии. Честно говоря, освежеванных кошек я видела всего один раз, на рынке в какой-то глуши центрального Вьетнама, и современная городская молодежь при виде подобного зрелища, скорее всего, испуганно ойкнет, но все-таки нужно быть справедливыми и сказать честно: во Вьетнаме, как и в Китае, кошек не очень-то жалуют. В сказках, как правило, гораздо большим уважением пользуются обезьяны, лягушки (жабы), крысы и прочая дикая живность, а кошка скорее воспринимается как этакий «недотигр», вроде как амбиции есть, но размером не вышла. Традиционный вьетнамский лубок изображает кота в образе чиновника, который стращает крыс-простолюдинов, и даже свинья с поросятками в рамках это жанра выглядит как-то благообразнее.
Сюжет "Крысиная свадьба", крысы несут дары коту, чтобы умилостивить его.
В целом, Вьетнам только-только начинает отказываться от несколько пренебрежительного (и потребительского) отношения к кошкам и собакам, которые вплоть до последнего времени не могли соперничать с певчими птицами и рыбками ни в плане популярности, ни в плане привязанности хозяев.
Одна моя ученица, Лан Ань, девушка из состоятельной ханойской семьи, недавно завела двух щенков-корги. Она проводит с ними все свое свободное время и как следствие наводняет соцсети размытыми фотографиями своих «деток» во всех возможных ракурсах. Когда я спросила Лан Ань, почему она, как и многие ее сверстницы, даже не думает о том, чтобы завести кошку, она равнодушно дернула плечиком:
- С ними не очень-то поиграешь, они пугливы и не умеют выполнять команды. Но ваш кот мне очень нравится, он всегда рядом с людьми.
Очевидно, для вьетнамцев с их инфантильной экстраверсией и неодолимой тягой к большим и шумным компаниям кошка – существо слишком уж независимое и плохо читаемое.
В феодальной Корее кошек скорее терпели как необходимое зло, нежели заводили из соображений эстетики, чувства привязанности или желания создать домашний уют. Кошка помогала бороться с грызунами, а это в рисоводческой стране, как кажется, должно бы стать индульгенцией за пронырливость и своеволие, но не тут-то было. Кошку, прежде всего, рассматривали как нечистоплотного и наглого вора, и такое отношение во многом сохраняется до сих пор.
Х.В. Халберт, протестантский миссионер, прибывший в Корею в конце XIX века, так описывал незавидную долю местных полосаток: «Кошек практически всегда принято считать бездомными и неисправимыми ворами. Они - естественная жертва вездесущих собак и маленьких мальчиков. Наше наблюдение привело к печальному заключению: старость стоит в самом конце списка причин кошачьей смертности».
В конце XX–начале XXI в. отношение к кошке в Корее изменилось – не в последнюю очередь из-за «моды на Японию» стала появляться реклама с изображениями манэки-нэко, Hello Kitty и местных мультипликационных, литературных персонажей, однако старшее поколение все еще помнит, что, во-первых, кошка – это «мусорное» животное, годное лишь для ловли крыс и мышей, а во-вторых, ничего хорошего от этих японцев отродясь никто не видал.
В Корее образ кошки издревле был связан с массой мифов и заблуждений, в том числе и медицинского характера. Считалось, например, что кошачий волос способен проникать в матку и повреждать плод.
И надо сказать, что несмотря на достижения корейской гинекологии, успешно опровергшей эту народную легенду, а также не взирая на новый позитивный образ кошки в масс-медиа, городские власти Сеула и других больших городов по-прежнему рассматривают бездомных кошек как паразитов, подлежащих уничтожению. Брать кошек из приютов или с улицы, по мнению многих корейцев, просто опасно, и даже если приобрести животное в зоомагазине, оно станет скорее помехой в быту, милой игрушкой, которая доставляет неоправданно много хлопот.
Когда муж рассказывал своему другу-южанину про нашего кота и про то, как он его обожает, тот смотрел на моего супруга как на буйно помешанного.
- Эээ…ну от него же шерсть летит! – только и выдавил он после долгой мужниной тирады.
Конечно, и в Корее есть котозависимые, есть чудаки, имеющие статус городских сумасшедших, которые подкармливают бездомных кошек, в Сеуле открываются кошачьи кафе, дети начинают просить родителей купить им котенка, но, надо думать, японских масштабов любовь к кошкам в этой стране вряд ли когда-нибудь достигнет.
Даже здесь, на постсоветском пространстве, в среде корё-сарам, во мне растет уверенность, что единственный кореец, действительно помешанный на кошках, – это мой муж, а единственная кореянка, считающая свою «помоечную» кошечку, подобранную возле автосервиса, членом семьи, – моя золовка. Свекровь устало прикрывает лицо своей выбеленной кремами ладонью:
- Это у них от отца. Тот нашей кошке Машке даже рыбу сам ловил. Вот до чего доходило! Спасу от этих кошек нет, вещи портят, всюду шерсть. Нормальные люди детей заводят, а мои по кошке завели и рады. И чем я провинилась!
Что до Японии, то у меня есть впечатление, будто там любовь к кошкам изначально была связана не только лишь с их утилитарной пользой, но и с эстетикой. Причем, эстетикой не только внешней, изяществом формы и умением организовать себя в пространстве, скорее это относилось к кошачьему мироощущению в целом.
И несмотря на то, что применение кошек «по прямому назначению» (говорят даже, будто знаменитая нэмури нэко (спящая кошка) в храме Тосёгу в Никко – не более чем страж, охраняющий усыпальницу Токугаву Иэясу от грызунов) сыграло главенствующую роль в распространении этих животных в качестве домашних любимцев, японцам, надо думать, просто приятно было их общество.
Нэмури нэко в Тосёгу
На это размышление наталкивает и то, что привязанность к кошке как к домашней любимице в рамках высокой японской культуры Хэйан во многом противопоставлялась отношению к собаке, которое было более пренебрежительным (хотя собака – тоже животное в хозяйстве полезное). Достаточно вспомнить печальную историю про пса Окинамаро у Сэй-Сёнагон, которого избили до полусмерти, за то, что он погнался за придворной кошкой. Сам государь спрятал кошку за пазуху, а пса велел жестоко наказать. Гоняя кошку, собака лишь следует своей истинной природе, и государь не мог не понимать этого, однако его субъективные предпочтения оказались на стороне кошки.
Однажды мы спросили сэнсэя, почему, по его мнению, японцы так любят и почитают кошек. Сэнсэй ответил:
- Быть может, потому что в кошке воплотились по крайней мере два важнейших критерия японской красоты – югэн (нечто интуитивное, предполагаемое, неявное, мистическое) и мияби (элегантность, изысканность). Что важно, в кошке есть и моно-но аварэ. В ней есть печаль изящества и таинственности. В семье, где кошку любят, она все равно одинока, так как человек не в силах проникнуть в мысли кошки. Она становится членом семьи, люди привязываются к ней чуть ли не сильнее, чем к собственным детям, но жизнь кошки коротка. Она умирает всего через 10–15 лет, и с этим так тяжело смириться! И все равно, оплакав одну кошку, мы почти никогда не можем отказаться от мысли, чтобы завести другую.
Кажется мне, что даже современной концепт «каваий» не может затмить вот этих первоначальных, глубинных переживаний и размышлений о кошке. Кошка созвучна японской любви к недосказанности, кошка вносит в жизнь японца необходимую толику хаоса, неправильности, учит принимать вещи такими, какие они есть – неидеальными, не выхолощенными, с щербинкой. Какой бы воспитанной ни была кошка, она обязательно что-нибудь сломает, сгрызет, столкнет, поцарапает или украдет. Обласканная и своевольная, она станет пить из ваших чашек и, в конце концов, положит хвост вам на лицо. И в этом хвосте, который японец не просто терпит на своем лице, а принимает с любовью, надо думать, выражается его способность осознавать себя и свое эго менее важными, чем, казалось бы, самые незначительные, «маленькие» вещи.
Кошка учит принимать недолговечность вещей и относиться к ним, как к чему-то преходящему, чему-то, что должно служить, чувствовать руку или радовать глаз, а не делать из человека раба. Вот достал ты хаори из шкафа и разложил его на диване, чтобы проветрить, а кошка уже забралась на него и шерстит собою почем зря. И вместо того, чтобы прикрикнуть на нее или топнуть ногой, ты берешь телефон или фотоаппарат и фотографируешь ее, такую милую проказницу. Что тебе этот хаори? Пройдут годы, и ты умрешь, тебя понесут куда-то с пустыми руками, как Сулеймана Великолепного, владевшего при жизни половиной мира. А момент счастья – вот он, радуйся, живи с покоем в сердце.
Кошка прозрачно намекает: мода – ничто!
А вообще, наверное, свекровь тоже права, и все мы просто больны токсоплазмозом. В честь этого пойду поиграю со своим котом. Мне тут одна японка рассказала, что сингапуры очень лояльно воспринимают на себе шапочки и другую смешную одежку.